Вице-президент и совладелец компании ЛУКОЙЛ (лидера российского рейтинга инвестиционной привлекательности нефтегазовых компаний) ЛЕОНИД ФЕДУН рассказал корреспондентам BG о комфортных и спекулятивных ценах на нефть, о кризисе нефтедобычи, о бессмысленности торговли нефтью за рубли, об инвестиционных проектах, о перекройке нефтяного рынка, отношениях с ОПЕК и о том, как России управлять мировым нефтяным рынком.
Контроль власти
BUSINESS GUIDE: Как вы считаете, кризис в отрасли кончился?
ЛЕОНИД ФЕДУН: Пока да. Поглядим, что будет дальше. Насколько я знаю отрасль, я не вижу никаких проблем, которые бы говорили о том, что может быть возвращение к острой фазе кризиса, хотя волатильность на рынке сохранилась. Если помните, я говорил еще год назад, что ОПЕК в состоянии регулировать рынок нефти. Мы это увидели. Все, что сейчас происходит, во многом заслуга ОПЕК. Дисбаланс был 2,5 млн баррелей и 4,75 ОПЕК убрал с рынка. Дисциплина в ОПЕК превышает 80% — это феноменальный уровень. Но то, что на рынке наступил баланс спроса и предложения,— это заслуга ОПЕК, с одной стороны. А с другой — естественное геологическое падение добычи, которое происходит в Европе, Северной Америке, России. Эти факторы наложились друг на друга и позволили обеспечить стабилизацию предложения нефти на рынке, несмотря на резкий спад потребления. Плюс еще один фактор: фаза кризиса оказалась не столь драматичной для двух растущих игроков на рынке потребления нефти — Китая и Индии. Наоборот, Китай постарался воспользоваться дешевеющей нефтью и начал скупать ее, приостановив свои месторождения, поскольку здраво рассудил, что лучше начать добывать свою нефть, когда она будет по $100-120 за баррель. Китай даже увеличил объемы закупки, что позитивно сказалось на спросе. Нефть — это неэластичный товар. Можно снижать ее потребление, но без нефти мир жить не может. Мы исходили из того, что ОПЕК сможет регулировать, и он, как монополист, смог. Если бы еще Россия присоединилась к ОПЕК, чего не произошло, то мы могли бы вообще четко определять цену. Решать, что вот завтра цена будет $100 за баррель. К сожалению, политическое руководство России на это не пошло.
BG: Это ошибка?
Л. Ф.: Это выбор стратегии. Есть люди, которые принимают политические решения. Они считают, что так правильно. Есть ведь целая гамма факторов. Я говорю как менеджер, который завязан на нефтяную промышленность, а есть отношения с Европой, США, с тем же Китаем. Политики считают, что правильно не присоединяться, им виднее.
BG: Что должно измениться в технологии организации торговли нефтью, чтобы снизить спекулятивный фактор в ценообразовании?
Л. Ф.: Россия должна вступить в ОПЕК и перейти к прямым контрактам. Тогда мы будем совместно контролировать более 51% мировой добычи и сможем назначать цену директивно.
Добычу упустили
BG: А стоит наращивать добычу, если, во-первых, был избыток, а во-вторых, ведь чем меньше товара, тем выше цена?
Л. Ф.: А кто вам сказал, что мы можем наращивать добычу?
BG: Ну, ЛУКОЙЛ-то может.
Л. Ф.: ЛУКОЙЛ запустил месторождение — нарастил. Следующее запустит имени Корчагина — еще чуть-чуть увеличит. Потом месторождение имени Филановского запустим. И все. Сейчас "Роснефть" запустит Ванкор и нарастит добычу, но у нас упадет добыча на других участках. Россия в целом не может серьезно наращивать добычу. В лучшем случае будет медленное падение, в худшем — довольно существенное.
BG: По годам как это будет происходить?
Л. Ф.: Я еще в прошлом году сказал — Россия вышла на пик добычи. Сейчас я могу сказать, что 460-470 млн тонн нефти в год — это та тенденция, к которой мы придем в ближайшее десятилетие.
Россия опоздала с вводом крупных новых месторождений. Любое месторождение имеет фазу начала добычи, пика и падения, чтобы ты с ним ни делал. Можно этот момент оттягивать и применять более совершенные методы. Но это произойдет. Чтобы добычу поддерживать, нужно своевременно запускать новые месторождения. Тогда идет рост.
Что произошло в России? Мы вышли на 490 млн тонн. Дальше добыча будет снижаться, потому что в Западной Сибири, которая составляла основной регион производства, добыча пошла вниз. А те месторождения, которые должны вводится,— Тимано-Печора, Ванкор, Восточная Сибирь — опаздывают на три-пять лет. За последние 20 лет не открыто ни одного гигантского месторождения, сравнимого с Самотлором, Приобским или Когалымским. Единственное крупное открытие за постсоветский период — это месторождение имени Филановского на Каспии. Но этого мало. Только естественное падение добычи в Западной Сибири в течение восьми-десяти лет ожидается в размере не менее 60 млн тонн.
BG: А Восточная Сибирь не компенсирует этого падения?
Л. Ф.: Там самое крупное месторождение — это Ванкор с 20-25 млн тонн в год. Остальные дадут в лучшем случае столько же. Получается где-то 50. Минус Сахалин, Западная Сибирь, Европейская часть — это около 70-80 млн.
А новые месторождения, шельф объявлены либо стратегическими и отложены куда-то далеко, либо резервными. Идея, я так понимаю, в том, чтобы в эпоху дешевой нефти добычу не наращивать. Но тогда надо просто про это сказать и понимать, что раз Россия решила не наращивать добычу, то через десять лет мы выйдем на уровень добычи существенно ниже сегодняшнего.
BG: А у ЛУКОЙЛа будет падение?
Л. Ф.: Мы запустили месторождение — пошел трехпроцентный рост. Запустим имени Корчагина в этом году — еще будет рост. Когда добыча начнет падать, запустим месторождение имени Филановского, которое тоже даст небольшой рост.
BG: Восточная Сибирь вас интересует?
Л. Ф.: В Восточной Сибири есть крупные газовые месторождения, и нет ни одного адекватного нефтяного. Там нет гигантов.
BG: А вам нужны только гиганты?
Л. Ф.: Ну как вам сказать. Мы не имеем к ним доступа. Если месторождение имеет 50-60 млн тонн запасов, там нужно строить инфраструктуру на $2-3 млрд. Это не окупается. Если получать месторождения фактически бесплатно и не платить налогов какой-то период, может, они и окупятся. Но даже в этом случае необходима цена нефти $90 плюс.
Рабочая цена
BG: На ваш взгляд, какая сейчас самая комфортная цена на нефть для российского ТЭКа?
Л. Ф.: А какая сегодня у нас цена нефти?
BG: $65 за баррель.
Л. Ф.: При цене в 30 руб. за доллар это примерно $78 за баррель при обменном курсе в условиях 2007 года. Это кризис или нет?
BG: Для вас это кризис?
Л. Ф.: Нет. Кризис — это $30-40 за баррель. Сегодня в условиях кризиса и для потребителей, и для производителей цена должна быть как сейчас — $60-70 за баррель. Но долларов текущих. Сегодняшний рост цены нефти отражает не баланс спроса и предложения, а опасения по поводу ослабления доллара. Как только доллар падает, цена нефти уходит вверх. Сегодняшняя цена на нефть — комфортная и позволяет осуществлять инвестиции при соотношении рубля к доллару 1 к 30.
BG: То есть дополнительная девальвация рубля не нужна?
Л. Ф.: Она маловероятна, поскольку рубль привязан к баррелю. Как только цена барреля падает — рубль ослабевает. Как только растет — рубль укрепляется. Центробанк сейчас занимается тем, чтобы не допустить дальнейшего укрепления рубля.
BG: Вы ждете каких-то изменений по налогам?
Л. Ф.: Я думаю, что никаких новаций не будет. Сегодня в России сложилась адекватная система налогообеспечения для нефтяных компаний. Она позволяла получать прибыль при высоких ценах на нефть и позволила не разориться при низких.
BG: Нынешний год может быть сопоставим с прошлым по финансам?
Л. Ф.: Он будет хуже. Средняя цена на нефть будет ниже, а вся выручка привязана к цене. Хотя и затраты сильно упали. Но в целом год будет хуже, но не так, как это виделось в его начале.
BG: А падение затрат позволяет исполнить инвестпрограмму, которая планировалась в прошлом году?
Л. Ф.: Конечно. Мы говорили $6,5 млрд, когда доллар стоил 33 рубля. Сейчас он стоит 30 рублей, значит, инвестпрограмма будет больше. У нас же инвестиции все рублевые.
BG: Отказы от проектов будут, в том числе по переработке?
Л. Ф.: Будет оптимизация, но отказов не будет. Переработка остается самой прибыльной сферой, и сокращать мы ничего не будем. Тем более что если в первом квартале были сомнения в эффективности переработки, то при цене $60 за баррель переработка снова уходит на маржу за 20%, и никто ее резать не будет.
Кризисные поглощения
BG: Что, с вашей точки зрения, необходимо предпринять компаниям, чтобы адаптироваться к кризисным условиям. Как это делает ЛУКОЙЛ?
Л. Ф.: Мы уже все сделали, чтобы адаптироваться. Первое — это оптимизация инвестиционных программ, решительное сокращение затрат, улучшение системы продаж. Вот эти вещи все российские компании выполнили еще в конце первого квартала. Ну и поддержка со стороны государства, которая была очень эффективной.
BG: Почему вы взяли кредит у Газпромбанка, а не у ВТБ?
Л. Ф.: Потому что условия были более привлекательными. В России нет проблемы ликвидности, а есть проблема ликвидных заемщиков. Банки бояться кому-либо давать. Особенно позиции, которые у них есть в валюте. ЛУКОЙЛ — один из немногих заемщиков, которому все готовы давать.
BG: То есть проблем с финансированием у вас сейчас нет?
Л. Ф.: Проблемы всегда есть. Пока, к сожалению, еще закрыт мировой рынок облигационных займов, поскольку существуют большие спрэды между короткими американскими гособлигациями и длинными. Нет уверенности в стабильности доллара. Целый ряд вопросов еще существует. В России проблема в том, что банки получили финансирование от государства, но это финансирование дорогое и короткое. Те депозиты, которые размещает ЦБ,— это пять-десять недель максимум, и там ставка 15-16%. Но заемщикам типа ЛУКОЙЛа не нужно пять-шесть недель — им надо два-три года.
BG: Насколько вам нужны эти деньги?
Л. Ф.: Это вопрос цены. Поскольку у нас достаточно большие амбиции по приобретению. Кризис открывает такие возможности.
BG: Как, по-вашему, из-за кризиса изменится расстановка сил на рынке?
Л. Ф.: Будет сильный передел рынка. В посткризисной ситуации как раз такие сделки и происходят. На пике никто ничего не покупает, а когда цена адекватная и цена денег адекватная, думаю, мы увидим много сделок слияний и поглощений.
BG: В том числе с вашим участием?
Л. Ф.: В том числе и с нашим.
BG: А внутри страны?
Л. Ф.: Внутри страны все поделено. Все крупные неразрабатываемые месторождения газа принадлежат "Газпрому", нефти — "Роснефти".
BG: На зарубежные проекты денег хватает?
Л. Ф.: Пока держимся. Я же говорю, что думаем о новых приобретениях. Но нельзя объять необъятное. Пока приоритет — это Средняя Азия, Западная Африка. И, конечно, Ирак, где гигантские месторождения.
BG: В стратегии, которую вы утверждали в 2006 году, сильно поменялись параметры против тех, которые были? Там консервативная добыча была на уровне 124 млн тонн и 140 млн — оптимистичный сценарий.
Л. Ф.: Кризис притормозил все на два-три года. Давайте дождемся ноября: когда будем утверждать актуализированную стратегию — тогда и поговорим.
BG: А в переработке?
Л. Ф.: Мы осенью купили завод. Находимся в поиске других объектов. Я этого не скрываю.
Продавцы воздуха
BG: Как вы относитесь к идее торговать нефтью за рубли?
Л. Ф.: С кем?
BG: Со всеми.
Л. Ф.: Можно. Но что это даст?
BG: Вы же знаете, что на уровне первых лиц страны регулярно озвучивается такая идея.
Л. Ф.: Это будут чисто индикативные сделки, которые тут же будут хеджироваться или свопироваться. Покупатель будет покупать форварды против рубля, чтобы исключить валютные риски. Такого объема рублевых форвардов сегодня на рынке нет. Надо понимать, что покупатель будет готов обменять в любой момент, скажем, $10 млрд в неделю по фиксированному курсу и вернуть их обратно. Сегодня это возможно? Вот когда будет создана инфраструктура, которая позволит делать клиринговые и обменные операции в гигантском объеме и позволит торговать за рубли не только current position, почему нет.
BG: А торговать со странами СНГ?
Л. Ф.: С СНГ рискованно. Мы готовы сейчас взять на себя риск украинской валюты или белорусской? Нет. Торговать можно, но чтобы рубль стал локальной валютой, нужно решить ряд важных вопросов.
BG: Как вы относитесь к идее создать биржу для торговли российской нефтью и фьючерсами?
Л. Ф.: Пожалуйста. Кто запрещает.
BG: А вам это интересно как компании?
Л. Ф.: Это интересно тем, кто будет заниматься организацией этой биржи и получит финансирование. А всем остальным — не знаю. Какой смысл? ЛУКОЙЛ почти 95% нефти распределяет по своим заводам. Если еще один завод купим в течение ближайших года-двух, тогда вообще всю нефть будем размещать на своих заводах. Чем торговать тогда?
BG: Нефтепродуктами.
Л. Ф.: Продукты уходят с заводов потребителям. Мы имеем 6,5 тыс. заправочных станций и размещаем их там. Сегодня реальный рынок мировой торговли — это 80 млн баррелей в сутки, а на биржах продают миллиарды баррелей. Это собственный класс спекулянтов, торгующих производственной бумагой. Они и погодой также могут торговать, спортивными результатами. Так же торгуют нефтяными фьючерсами. Там очень низкая система обеспеченных контрактов. Она хотя и связана с запасами нефти и прочим, но эта связь индикативная.
Жизнь как служба
Федун Леонид Арнольдович родился 5 апреля 1956 года в Киеве. В 1977 году окончил Ростовское высшее военное командное училище им. М. И. Неделина, в 1993-м — Высшую школу приватизации и предпринимательства по специальности "социология", "работа с ценными бумагами"; кандидат философских наук. В 1993-1994 годах занимал должность генерального директора АО "ЛУКОЙЛ-Консалтинг". С 1994 года вице-президент ОАО ЛУКОЙЛ, начальник главного управления стратегического развития и инвестиционного анализа. Председатель совета директоров футбольного клуба "Спартак", контрольный пакет акций которого выкупил в 2003 году у бывшего президента ФК Андрея Червиченко примерно за $70 млн. Вместе с президентом ЛУКОЙЛа Вагитом Алекперовым является бенефициаром ИФД "Капиталъ". В рейтинге 100 богатейших бизнесменов России по версии журнала Forbes Леонид Федун занимает восьмое место, его состояние оценивается в $4,3 млрд.
|
